Поскобливши до синевы затупившиейся шестимесячной безопаской свой медный двадцатиосьми летний подбородок, Аполлинарий Евграфович Скупердяйкин, наскоро отзавтракав бутербродцем из зачерствевшего хлеба и просроченной акциозной колбаски, уже недвусмысленно источавшей миазмы страшной и разрушительной силы, самодовольно хмыкнул, влил в себя чашку ячменного напитка и критически оглядел себя в коридорном зеркале.
Читать еще по теме: Пауэрлифтерская сказочка (Денис Пикляев)
Отражение иронично подмигнуло Скупердяйкину и позволило вдоволь на себя полюбоваться. Всем колоритом капитальной фактуры своей, задиристым, но отходчивым нравом, неуемной хозяйственной рачительностью и даже столь замысловатым именем – всем этим одарили в полной мере Аполлинария Евграфовича судьба и большие затейники родители. Они же, к слову сказать, и пожаловали хоромы на задворках шумного города с покосившемся прикроватном трюмо, пузатым холодильником «ЗИЛ» с оторванной ручкой и дисковым телефоном со скрученным спиралью проводом, впаянным в кремовую пластмассовую трубку, которую и снял наш герой, поднес к уху, услышав трезвонящее дребезжание аппарата:
— Скупердяев слушает. Епта, ну да, ща, разбежался! Седняпорвувсехнебесиконьпедальныйплешьнабивеньбаклан! – уже скороговоркой интеллектуально вогнал собеседника в оторопь Аполлинарий Евграфович и, более не церемонясь, вышел в громогласную трезвонящую улицу.
Та дышала расплавленным духом шалеющего асфальта, лениво переругивалась с кричащим изумрудом летнего июньского превосходства, петляла улицами, переулками, бульварами, на миг останавливалась перевести дух в темных бутылочных сквериках и вновь бежала людским какофонящим неистощимым потоком, муравейными путями слизывала исключительность, как пошлое и ненужное, оставляя за собой право обезличивания и обезволивания масс.
Скупердяйкин спешил. Его шаги – гулкая поступь титана среди обрызгивающих семенящих фигур, его огненный, разрезающий душный жаркий воздух окрест, аки нож проходит сквозь полежавшее на солнце масло, поворот головы, намертво вросшей сразу в тело без необходимости шеи, потому и туловище само, и микишка поворачивались сразу, в одном слитном рывке – все говорило о безысходном опоздании и большом волнении по этому поводу Аполлинария Евграфовича.
Ноги Скупердяйкина, одетые в фасонные галифе невообразимой попугаечной расцветки, несли своего обладателя в лучезарный храм спорта и физического совершенства, где в назначенный час, ровно двенадцать пополудни, шестеренки истории должны были закрутиться с удвоенной силой и выхаркать из чрева своего нового обладателя златой с гравировкой медали и титула самого что ни на есть покорителя земной гравитации. Аполлинарий Евграфович, уверенный в своей исключительной роли творца будущего триумфа, торопился и страдал неимоверно.
Что именно он должен оказаться лучшим в нелегком деле подъема железного снаряда, у Скупердяйкина не было ни малейших сомнений. Этому способствовали и завороженные взгляды дородных обывателей физкультурного зала, глядящие на Аполлинария Евграфовича, кряхтящего от натуги на занятиях, с нескрываемым восхищением и обожанием, и толпы восторженных комментариев в инстаграм от представительниц прекрасной половины человечества постбальзаковского возраста, и походя наспех просмотренный Скупердяйкиным нормативный табель, подтверждающий, что можно зацепиться за какой-нибудь даже разрядик. Но главное – возбужденный мозг нашего героя трепетал от мысли наконец-то продемонстрировать всю силу русского духа, показать этой серой и копошащейся массе, что такое настоящий олдскульный пауэрлифтинг, о котором, стоит признать, Аполлинарий Евграфович, имел крайне отдаленное представление.
А пока же Скупердяйкин обильно потел желтой густой мокротой, тот и дело переходя с колышущегося аллюра на копытящийся галоп, превозмогал вдруг не весть откуда взявшуюся предательскую дрожь в негнущихся коленях, брызгал едкой слюною, чертыхался и пер всем естеством своим в недружелюбную маревную действительность…
***
Громыхающий толстыми бетонными боками, отсвечивающий панорамностью нагромождений начищенного до блеска сверкающего бриллианта стекла и аляповатой лепнины, ФОК утробно заглотил Скупердяйкина, вынес волнами в вереницу смеющихся крепких спин, поставил во хвосте урчащей живой очереди в апартаменты взвешивания и регистрации.
— Чо, долго там? — Аполлинарий Евграфович призвал на помощь всю свою интеллигентность и умение изъясняться витиевато и художественно.
— Да нет, не знаю вообще… — Исключительно информативно ответила спина стоящего впереди индивидуума.
Скупердяйкин ревниво отметил нахохлившийся крепкий затылок и складку на шее, лоснящуюся в отблесках света.
«Будем ждать» — со всеобъемлющей тоской подумал Скупердяйкин и шумно, по-бычьи, выдохнув из ноздрей жар нетерпенья и неопределенности, стал самозабвенно ковырять в щеке лимонным ногтем назревающий зудящий прыщ…
***
— Раздевайтесь и документы давайте! – томно и интригующе прозвучало из-за монитора.
— Прям до трусов? — Аполлинарий Евграфович сверкнул намедни заготовленной нетленкой, неловко дрыгая ногой начал стаскивать штаны, осекся, вылетел пробкой из брюк, расправил волевым решением грудь, гордо взошел на весы и заискивающе начал глядеть коровьими глазами на цифры, показавшиеся на циферблате. Результат был вполне прогнозируем.
«Умею подвестись, не зря нажирал!» — плотоядно про себя отметил Скупердяйкин и не менее чувственно бросил лучший свой взгляд на нахохлившуюся фигуру секретаря. Сидящая за столом юная дева не отметила животного магнетизма и стараний героя, с отсутствующим взглядом тонкими ловкими пальцами заученно и шаблонно заполнила необходимое, посмотрела поверх очков в тонкой дорогой оправе на Аполлинария Евграфовича и безапелляционно резанула:
— Все… С вас…
Мучимый жесточайше терзающими его мыслиями, сквозь темнеющее сознание, Скупердяйкин оборвал обольстительницу:
— А эта, че так дорого?! — и уже не рассчитывая на участие и заинтересованность к своей нетривиальной персоне, все же раздвинул пасть в подобии улыбки, обнажая крепкие желтые с налетом зубы, жарко выдохнул:
— Ты там поройся, поройся, дорогуша, мне льготка, разве, не причитается?
Никакой скидки не было и в помине, и Скупердяйкин, посрамленный, но не утративший боевого настроя, ужаленный в самую суть свою мыслями о бренном, но не покоренный суровой несправедливостью, ретировался, успев на выходе уцепить все-таки ворох рекламных буклетов неуловим цепким движением обеих рук.
***
Невообразимая суета и одновременная патриархальная степенность, царившие в зоне разминки, приятно полоснули по утробе Аполлинария Евграфовича неотвратимостью скорейшего выхода на помост.
Вокруг крутились, ругались, ржали в голос, безыдейно чехвостили кого-то, подвизгивая от возбуждения, опять спешили, натыкались друг на друга, расходились с рукопожатием, снова толкались, вновь беседовали, уже спокойно и без надрыва, поднимали штангу, мазались чем-то едким и тошнотворным, хлебали жадными глотками, как лошади на водопое, теплую до омерзения воду, в который раз подлезали под снаряд, обильно посыпая плечи и ладони похожим на муку порошком.
Скупердяйкин вальяжно и с некоторой долей превосходства отмечал для себя, что здесь то он точно не затеряется, в этом неграциозном многоголосье сплава людских тел, железа и несостоявшихся амбиций. «Курррва!» — удовлетворённо хмыкнув себе под нос, Аполлинарий Евграфович глумливо и по-отечески взирал на тех, кто мог стать помехой ему в столь значимом деле, как покорение Олимпа, и не видел достойных соперников на его, Скупердяйкиновскую, победу.
Однако, вопреки всем приличествующим нормам морали и естественного хода событий, именно фамилия Скупердяйкина прозвучала раньше остальных при объявлении выхода на первую попытку. Душу Аполлинария Евграфовича, его скромную и поэтическую нежную натуру скукожило и смяло сие неблагодатное наблюдение, он судорожно хватая враз потяжелевший воздух клацающим ртом вышел на помост и…
***
…Задохнулся в тяжелых эманациях, излучаемых тесным пятачком соревновательной площадки. На него были устремлены жаждущие, ворующие его, Скупердяйкиновское, личное пространство, взгляды. Они, эти хищные скаредные морды, предвкушавшие лицезреть очередной спектакль, ждали. Аполлинарий Евграфович нетвердой ступью, тягуче, как во второсортном дешевом кино в замедленной съемке, причалил к стойке со штангой и привычно подсел под гриф, показавшийся непомерно громоздким и зубастым. Тело штанги вгрызлось в мохнатые плечи нашего витязя, начало покачиваться при каждом шаге, а Скупердяйкин все дальше отходил от спасительных стальных раскосин, пока не принял приличествующего своим потребам положения. Вздернул полиловевший от натуги нос и начал сгибаться всем туловищем, неминуемо приближаясь к прорезиненному настилу под ногами, бухнулся вниз с коротким и страшным криком, который тотчас подхватила жадная толпа, осел с перекошенным жутким лицом, сделал попытку встать, вновь осел и сбросил наконец надоевший до чертиков снаряд с себя…
Если бы нашего героя спросили самые въедливые зрители: «Аполлинарий Евграфович, а что же было дальше?!» — то Скупердяйкин точно не смог бы восстановить всю вязь тех страшных и трагичных событий, случившихся с ним в городе М… N-го года такого-то числа. Он помнил только через мутную рябь сумрачного и давящего своим авторитетом клубящегося эфира грозный окрик судьи, алеющий багрянец табло, походя сказанное «ноу лифт», брошенное как подачка с секретарского столика, в уже разминочной зоне подслушанное и антигуманное «понаедут же долб…бы», ответное и ершистое «даже правил не знает» и вторящее ему угнетательское «заказал бы вес поменьше что ли»; помнил свой короткий и бесславный поход восвояси через магазин с кричащей цветастой надписью, покупку чего-то согревающего и нервоуспокаивающего, помнил уже пьяную и залихватскую тираду свою о том, что «пауэрлифтинг уже не тот» и «продали Россию» в надвигающейся темени засыпающего ночного пространства.
А город продолжал жить своей жизнью, надсадно дыша расплавленным духом шалеющего асфальта, петлял улицами, переулками, бульварами, вторил людскому какофонящему неистощимому потоку, муравейными улицами слизывал исключительность и индивидуальность, как пошлое и ненужное, оставляя за собой право обезличивания и обезволивания масс…
Автор: Пикляев Денис
Редакция: Брюханова Ирина